Старый Замок

* * *
Тема для медитации - разбитый лед на февральских лужах.
Десять часов до наступления календарного марта.
Ты скучаешь на юге и пишешь письма тому, кто уже не нужен.
У него грустные глаза и перстень из серебра со смальтой.

Он выходит на автостоп по ночному предместью,
И над ним хлопают крыльями и громко кричат вороны.
Он исповедует блюз, теорию мира и вопросы чести.
Он причисляет себя к дворянству и безусловно достоин короны.

Тебе хорошо оттого, что не хлопают двери,
От запаха тающего мороженого и предстоящей зарплаты.
Ты работаешь судомойкой в кафе-мороженом, и разучилась верить
Даже в себя, а тем более - в перстень со смальтой.

EL CONDOR PASA

Возьми меня с собой, - не знаю, кто ты,
Возьми меня с собой куда-нибудь.
Я снова без любви и без работы,
Я снова собираюсь в дальний путь.

Ты слышишь, как седой скрипач играет
Мелодию, знакомую дотла,
А скрипка, словно женщина нагая,
Все плачет, как ей хочется тепла.

Возьми меня с собой, я буду верным
Дороге, я ей даже буду рад -
А скрипка хочет быть кому-то первой.
Я снова не могу смотреть назад.

Не опускай глаза, себя не мучай,
Ищи рассвет и обо всем забудь.
Нас свел с тобой один и тот же случай:
Я снова собираюсь в дальний путь.

БЕГ ПЕРЕВЕРТЫША

От Пяти Углов до пятого холма
Перевертышем по спятившей весне.
Воем ветра наполняется сума,
Непокоем наслаждаешься во сне.

Перевертышем под гиканье и лай,
Чет и нечет, и все время пересчет.
Невозможное, смешное пожелай,
Все равно оно сбывается и жжет.

Перевертышем усталым и больным
По весне через сугробы и пургу,
Безотрадным и все время молодым,
Перекрикивая ветер на бегу.

Как в горячечном, цветном и жутком сне,
Сводит скулы, и глаза на свет болят.
Перевертышем по спятившей весне, -
От Пяти Углов до голого Кремля.

* * *

Шорох первых трамваев в апрельской глуши мирозданья.
Остывает на струнах за ночь накопившийся ад.
И в закрытых глазах на пороге беды и сознанья
Всколыхнется Любовь, промелькнувшая вечность назад.

Эта боль не похожа на сон и должна повторяться,
Этот город раздавит тебя и швырнет в суету.
Но встречая рассвет, ты уже не сумеешь подняться.
Шорох первых трамваев. Ты с каждым рассветом хоронишь мечту.

СУДЬБА ОДИНОЧКИ

1

Обожженные крылья не примет бесплодное небо.
Мне так нужно взлететь: я хочу улететь от тебя.
Моя песня права, подымаясь над запахом хлеба.
Я люблю этот город, где можно прожить не любя.

Кровью спаяны дни, понимаешь, дни стали длиннее,
Ночь исчезла совсем, и мы больше не будем вдвоем.
Прикажи мне забыть, прикажи, только я не умею,
И за эту утрату мы выпьем и снова нальем.

В этом городе снов каждый дом отзывается прошлым,
Здесь мосты не горят, и глаза почернели от слез,
Свет ночных фонарей на крамольные улицы брошен,
И под долгим дождем безумно смеется Христос.

Разверни этот год, принуди его быть нежеланным,
Прикажи мне забыть, прикажи ни о чем не жалеть.
Перед домом и Богом рассвет, а на пальцах - священные раны.
Ночь пробьет это небо, я из ночи, мне нужно взлететь.

2

Безумное небо, вливаясь в судьбу одиночки,
И город раскинут над струпьями рвущихся вен.
Только добраться до брода, допиться до точки,
Боль распластав на палитре обугленных стен.

В городе дней наступает скупая работа,
Из отторжения некуда дальше идти.
Ночью, наощупь, во сне, кто-то ищет кого-то,
Но не успеет, не сможет найти и спасти.

Белые ночи и белые стены палаты
Стали родней, чем любимого тела испуг,
Боже, прости нас за все, в чем еще виноваты,
Боже, избавь от бессильных и тщетных потуг.

Город распялен на крыльях, обрубленных Богом,
Город растянут на крючьях колючей беды.
Бывшее светом становится зло и убого,
И разрастается комой над домом бегущей воды.

Мир, что пытается влиться в судьбу одиночки...
Если устал и не хочешь дороги, скажи.
В вену иглой - в мирозданье врубаются строчки,
Ты обречен, ты уже не устанешь лепить витражи.

ЭЛЕГИЯ ГОРОДА

Ангелы, рвущие медленно черную ткань,
Душу мою отпустите в потемках субботы,
Бог это знает, его ждут другие заботы,
Там, высоко,- ему ли до Черной Охоты,
Ангелы, рвущие медленно черную ткань.

Город уснул, и тогда я вхожу в его сон,
Я по бессонным огням узнаю неокрепшие души,
Блеском в глазах выдают себя ждущие слышать и слушать,
Я не нарушу того, что нельзя мне нарушить,
Город уснул, и тогда я вхожу в его сон.

Грянет рассвет, и опять переменится лик,
Мне не впервой надевать беразличную маску,
Но по ночам я леплю свою странную сказку,
Город листая бесцветный, как книжку-раскраску.
Грянет рассвет, и опять переменится лик.
Город не выдаст - он понял, он свой, он привык.

* * *

Я люблю - это звон проводов над дорогой, ведущей в апрель.
Я люблю - так обритую голову болью сжимает капель.
Я люблю - потому, что всегда ты был ты, а иное все ложь.
«Я люблю!» - я кричу в города и года, и я знаю - поймешь.

«Я люблю» - так выкашливал в белую ночь нахтигаль.
Я люблю - чьи-то тонкие руки срывают вуаль.
Я люблю, даже время - ничто, даже смерть и костер,
Я свое покоренное сердце сжимаю в ладонях, как вор.

Я люблю, я рассветы столетье встречаю без сна.
Я люблю. Через тысячу лет снова будет весна.
И от вопля без слов заколышется тонкая высь.
Я люблю. Я дождусь. Не забудь же - вернись.